Инь и Янь. Современные рассказы - Генрих Корн

– И как же этого добиться? Как ты этого добиваешься, Козерог?

– Знаешь, когда Тёма с Алкой злорадно дали мне это прозвище, я ещё не знал, насколько они были правы. Даже страдал, что Алка меня бросила. А потом просто переосмыслил свою жизнь. Ведь я с первого курса начал «портить» общажных девок и чувствовал угрызения совести из-за этого. Теперь не чувствую. Мне нравятся неисследованные. Как и настоящему Козерогу. Он стремится поглотить всех людей, чтобы весь мир был одержим сексом. Тогда будет рай, Макс, самый настоящий рай – не там где-то, после смерти, а здесь – в жизни. Все люди будут трахать друг друга, растворяя свои «я» в общечеловеческом оргазме, а умирая, будут отправляться в нирвану, которая есть не что иное как всеобъемлющий духовный Оргазм. В общем, я ничего не делаю, Макс. Я просто живу, и секс является главнейшей частью моей жизни. И в этом я искренен, Макс, понимаешь? Просто попробуй быть искренним, не прячь свои чувства за всякими ширмами типа морали, желания быть хорошим в глазах других, жажды понравиться, пустив лживой пыли в глаза другого человека. Ну вот смотри, как обычно бывает. Парень, скажем, ходит к девочке в гости. Придёт и сидит у неё, всячески раздувая своё «я», доказывая, какой якобы он хороший и крутой, в общем, «добивается» её. А она, ведясь на его хрень, боится показаться слишком легкомысленной, порочной, легкодоступной. Или другая история. Пришёл к девке жаждущий женской плоти мудак и давай «ломать» на «это дело», давит её всячески, по сути, унижает её своим «я». В девяносто пяти процентах, если он внешне ей привлекателен, она бы вряд ли отказала ему, но тут обыкновенная женская предосторожность губит все начатки близости на корню. Я сплю с девушками так часто не потому, что я этого хочу, а потому что они этого хотят, Макс. Они сами хотят секса и выбирают меня, потому что я не прячу себя за всякими ширмами. Я даю им именно то, что они хотят – такого симпатичного мальчика, который подло воспользуется их наивностью и, как следствие, невинностью, и исчезнет. Можно искренне-притворно поплакать о своей даром растраченной чести, поругать подлеца всякими нехорошими словами, но искомое было найдено и испытано. И ничьё лживое непорочное «я» не пострадало. Уверяю тебя, Макс, эта женская схема работает тысячелетиями. Не ищи своего – мужского, Макс. Посмотри на себя женскими глазами, и ты увидишь, что тебе надо сделать, чтобы стать «великим обольстителем».

– Я не верю, – ухмыльнулся Макс и, пройдясь по маленькой комнатке с двумя казённого вида кроватями вдоль стен и грязным столом у окна, между ними, заваленным пустыми ванночками «Доширака», заглянул в холодильник возле двери, на которой плесневел старый постер полуголых девок из первой «Фабрики звёзд». – Давай лучше по пиву. У нас День знаний или как?

– Не знаю, как у тебя, – вздохнул Козерог, – а у меня сегодня «день признаний». С Яночкой утром тоже откровенный разговор вышел.

– Да?! Интересно. Она теперь тоже в этой общаге живёт?

– А где же ей жить-то? Вадимыч-то ваш всё-таки выгнал её.

Макс, выкладывая пивные банки на стол, раскатисто рассмеялся:

– О, там такая пикантная история произошла! Наши гламурные девочки и мальчики устроили оргию! А знаешь, кто это снимал? Они теперь все обозлились на меня за то, что я эту бодягу на просторы рунета в свободное и бесславное порноплавание пустил!.. И чё? Они же как бы сами этого хотели. А Яночка что? Думала, ей опять всё с рук сойдёт от Вадимыча?

– Я наслышан, Макс. Он, кстати, напоследок Яночку всё-таки «отодрал». А помнишь её на первом курсе? Вся такая миленькая, чистенькая, недотрога, куда деваться. И теперь такой печальный конец… Плакала сегодня, что все её оставили.

– Да ладно, бедняжка найдёт себе какого-нибудь лошка… Давай уже, наконец! За пятый курс!

Они отглотнули из банок и важно похрустели чипсами. В коридоре послышались пьяные крики и пронзительный многоголосый девичий смех. За окном кому-то невежливо били морду. На этот счёт недовольно попискивала сигналка припаркованного в опасной близости автомобиля.

– Твои-то френды как поживают? – спросил Макс, опустившись на скрипучую кровать.

– Да как… Рыкова замуж вышла…

– Это такая толстая… с губищами накрашенными?

– Ну да. Прыща… рыжий такой, помнишь?.. отчислили в летнюю сессию. Алка бросила Артёма, – Козерог мрачно усмехнулся. – Прости, говорит, Тёмочка, отпусти меня, люблю тебя всей душой, но я уже другая, я не могу больше быть с тобой, типа, прощай. Что-то мне это напоминает…

– Понятно. А этот… бритоголовый?

– А бритоголовый с Алкой теперь. У них новая и страстная любовь.

– Понятно. А у тебя с кем новая и страстная любовь?

– У меня ни с кем. Не хочу. Я о будущем думаю. Работу ищу. Знакомая девчонка обещала устроить на неплохие деньги в некое ООО «Козерог», – Козерог многозначительно, с коротким смешком, похрустел чипсами. – Она там секретаршей трудится. Через неделю с её боссом Алексан-Санычем буду разговоры тереть.

В коридоре, хлопнув дверью, стихли пьяные крики и пронзительный многоголосый девичий смех. За окном кому-то морду таки набили и теперь с вежливой торжественностью расставляли приоритеты дальнейшего времяпрепровождения, а из распахнутых настежь дверей автомобиля всеобъемлюще, одновременно ладно и гадко, орало музло.

Макс уважительно протянул Козерогу очередную банку пива и закурил в открытую, дышащую осенней вечерней зябкостью, форточку.

Через неделю Алексан-Саныч на хмельную голову загостился в неприглядной серой «хрущёвке», затерянной во дворах Козерожского переулка. И в час ночи среди обыкновенного здесь мрака в столь позднее время тусклый, приглушённый шторами свет одной из квартир этого дома горел вопиюще и как-то бесстыдно.

В одной из комнат той квартиры, в которой свет не горел, на просторной двуспальной кровати звездой, раскинув тонкие руки и длинные ноги, лежала обнажённая девушка. В позе её острейшим чувством рвались в окружающее пространство, сквозь стены и потолок, через другие квартиры, через крышу дома, в небо, к звёздам всяческие открытость и свобода.

Но открытость выглядела непростительно вопиющей, а свобода – бесстыдной. В непосредственной сердцевине вопиющей бесстыдности почивала голова самого Алексан-Саныча.

– Саш, уже поздно, наверно, – еле слышно произнесла девушка.

– Ты меня прогоняешь? – ласково спросил он, страстно целуя сердцевину вопиющей бесстыдности.

– Нет, конечно. Но… у тебя могут быть проблемы из-за меня…

– Если бы ты знала, как я не хочу ехать туда. И раньше не хотел, а когда родился этот больной… такой страшно отталкивающий ребёнок, к которому я, как бы ни старайся, не могу ничего чувствовать, кроме жалости и… отчуждения, если не сказать жёстче… Давай я перееду к тебе, а?.. Через месяц, а? В октябре?.. За месяц я всё улажу с женой и – свобода!.. А?..

– Я не знаю, Саш… Нехорошо это как-то… У меня же по дедушке даже сорок дней ещё не прошло…

– Василий Иванович нас бы не осудил, – тяжело дыша, возразил он, погружая язык в вопиющее лоно бесстыдной сердцевины. – В октябре, а?.. Да?.. В октябре?..

– Ай! Саш!.. Ай! Ай!.. – взвизгнула девушка, и звезда съёжилась в комок, заключая голову Алексан-Саныча в крепкие и страстные объятья.

Он уехал через полчаса. Она, накинув ночную рубашку, проводила его до двери и на пороге вдруг спохватилась:

– А что насчёт того мальчика? Помнишь, я тебе говорила? Насчёт работы.

– Не до него пока. Кризис. Наоборот, половину народа разгонять надо. Всех разгоню. Одну секретаршу оставлю. Как же я без тебя теперь? Короче, потом. Всё потом. В октябре.

В октябре, одним погожим воскресным днём, по Козерожскому переулку торопливо прошёл молодой мужчина, крепыш с живыми игривыми глазами, к церкви Святого Духа, что в Козерогах. Пройдя грязные подворотни, он пересёк оживлённую площадь, по периметру усыпанную магазинчиками с яркими витринами, среди которых гордо возвышались рекламные щиты и огромный сити-вижн, поднялся по ступенькам к паперти, и остановился возле обшарпанного, приземистого храмика.

– Вы – Алексей? – окликнула его молодая женщина, стоявшая чуть поодаль.

– Да! – он решительно направился к ней. – А вы – Светлана?

– Света, – женщина достала из сумочки сигареты и закурила.

– Странное вы выбрали место, Света. Возле церкви.

– Да я здесь работаю неподалёку. В школе. Вам не нравится?

– Нет, здесь мило. И тихо. Как она называется?

– Не поняла…

– Церковь.

– А-а… Святого Духа, кажется.

– Ха-ха-ха, – посмеялся Лёха. – Интересно.

– Что интересно?

– Название интересное. И наша встреча именно в этом месте. Вы ходите в церковь?

– Нет. А вы?

– Раньше я интересовался религией. Теперь нет.

– Почему «теперь нет»?